Исповедь «вора в законе»

Исповедь вора в законе

С кем только не сводила журналистская судьба, но эта встреча была, пожалуй, одной из самых памятных.

Главный дальневосточный «вор в законе» Евгений Васин по прозвищу Джем принял мое предложение об интервью. На дворе был май 1995 года. До сих пор авторитеты такого уровня избегали «по-белому» работать с прессой. Так, нашепчут что-нибудь корреспонденту из темного угла, оговорив условие неразглашения источника информации, и хорош.

Насколько я знаю, Васин был первым российским «вором», который не только дал полноценное интервью СМИ, но и практически без правки согласовал текст, пусть и крайне неохотно («Я даже протоколы не подписываю!» — сказал он, отшвырнув в ярости листы бумаги. «Редактор не возьмет без росписи», — сказал я. Успокоившись, Джем подписал текст).

Думаю, ему хотелось, чтобы люди узнали его «историю» именно от него, а не из милицейских хроник. Теперь она известна. Правда, конец ее оказался трагическим: 23 октября 2001 года Евгений Васин — Джем скоропостижно умер в следственном изоляторе Хабаровска, не дожив буквально двух недель до 50-ти.

Недавно прослушал аудиозапись той беседы — до сих пор производит впечатление. Исповедался человек…

Евгений Васин – «Джем» и его братва

“Фамилия этого человека самая обыкновенная: Васин Евгений Петрович. И прозвище у него “сладкое”, из детства: “Джем”. Ходит, тяжело опираясь на палку, как на посох. Знакомые ребятишки кличут его “батя”… Для очень многих жителей Комсомольска-на-Амуре Евгений Васин – лидер организованной преступности, личность настолько же грозная, насколько и загадочная. Тем не менее, он едва не стал победителем конкурса на звание “Человек года”, объявленного однажды городской газетой. В местной и центральной печати “Джем” упоминается как один из самых авторитетных в стране “воров в законе”. Кинематографист и депутат Госдумы С.Говорухин проиллюстрировал Васиным свой фильм “Криминальная революция”. Публицист Ю.Щекочихин приобщил видеокадры о “Джеме” пятилетней давности в качестве доказательства существования мафии. Скандально известный хабаровчанам Владимир Податев – в прошлом авторитет преступного мира по кличке “Пудель” – всенародно заклеймил Васина, якобы ставшего во главе дальневосточных “воров в законе”, чтобы расправиться с ним – президентом “Единства”.

Думается, пора предоставить слово самому Евгению Васину. Наша беседа проходила на живописном островке посреди Амура, своеобразной базе отдыха “Джема” и его братвы.

– Евгений Петрович, скажите, как вы относитесь к тому, что о вас пишут и говорят?

– Это не то что басни или там сказки, это грязь, в которой меня стремятся извалять. Хочу задать встречный вопрос: как вы смотрите на людей, пишущих о человеке, которого в глаза не видели? Это среди журналистской братии считается нормальным явлением?

– Нет, конечно. Поэтому я и встретился с вами.

– Иногда я зол на журналистов. Посмотришь – бывают такие боевые! – едут на фронт, пишут, рискуя жизнью, гибнут даже… Но почему здесь боятся? Судят о человеке по слухам и сплетням.

– Хорошо. Теперь у вас есть возможность высказаться самому. Начнем с начала.

Карьера

– Родился я в Комсомольске в 1951 году. Рос без отца, меня мать воспитывала. Пример брал с дяди – героя Гражданской войны Тимофея Васина. Он был зам. командира отдельного полка ОГПУ на Дальнем Востоке. Кстати, в КРУМе и КГБ висит на почетном месте его фотография, как и других знаменитых чекистов…

– КРУМ, что такое?

– Краевое управление милиции. И там написано: мол, берите с них пример! Когда меня однажды туда привезли в наручниках, я сказал сотрудникам: смотрите, вот мой дядя, с которого вы берете пример, а вы меня забрали! Правду хоть найдите, ради него. Они там просто одурели. Дядя мой боролся за справедливость, до конца честно и бесстрашно. И мать мне говорила: будь, как он, не трусь, не бросай слабого в беде, не жадничай… И вот, когда ко мне обратились пацаны, которых старшие ребята побили, отобрали сумки, — я заступился. Их было четверо, а я один, маленький и злой. Мне было 14, им по 15-16. Они смеялись надо мной, когда я пришел разобраться в бильярдную, где они шары катали. Тогда я схватил кий и стал их охаживать. За это получил первый срок – два года. Как раз вышел указ о борьбе с хулиганством, и ничего лучшего не нашли, как дать мне два года. А потом стали писать, что было мне тогда 16 и что я не один с четырьмя дрался, а толпой их избивали. 15 мне в тюрьме исполнилось, в Биробиджане. Где-то через полгода меня отправили в г. Георгиевск на Северный Кавказ – в спецтюрьму для малолеток. Именно за то, что с «активистами» не находил общий язык, не давал себя в обиду.

Вот так начиналась моя «карьера».

— А потом?

— Потом освободился. И попал опять за смешное. Сидим во дворе с дружками, прибегает знакомый, шея в крови: «Меня ударили ножом… Они там – во дворе школы». Побежал я туда. Мне было 17 лет. Разодрались. Видать, перестарался – одного увезли в больницу. А меня – в лагерь. Три года дали. За дружбу пострадал. 19-летие встретил в златоустовской спецтюрьме. А там законы были…

— Суровые?

— Не то слово. Ну, если там кровь игралась… Могли кровь проиграть в карты и выпить человеческую. Это сейчас диковинка, а тогда я все это увидел. И там мне пришлось по-настоящему учиться защищать себя, воевать. Сам по себе я ведь очень люблю людей, готов помочь, чем могу, и даже взять какую-то вину на себя, лишь бы другому было лучше. Но там шла борьба на выживаемость и приходилось воевать.

Освободился, вернулся домой. И здесь у меня с милицией не заладилось. Я всегда считал, что какая-то вина на милиции есть, что у меня судьба так сложилась. Я не хотел быть уголовником. Не хотел! И сейчас не хочу, чтобы меня так называли. Я, как все пацаны, мечтал о чем-то другом, учиться… Но я пошел драться один против четверых. Я не мог поступить иначе, потому что чувствовал себя правым, ведь я защищал слабых. А меня в тюрьму затолкали. Она еще никого не сделала лучше. Так что у меня свои счеты с милицией. И пошло. Как повстречаемся: скандалы, драки. В третий раз посадили меня за сопротивление милиции. В лагере срок добавили: опять же, проявил свой характер, разодрался с администрацией. И повезли меня по всему Союзу: от Колымы и до Ямала. Все искали, где мне дадут по голове, «обломают». Метод был такой воспитательный. В своем-то крае меня уже знали.

— Тогда появился первый авторитет?

— Да-да. А потом милиция удивлялась: почему к тебе едут гости отовсюду? Странные люди, сами возили по Союзу, «знакомили».

Воевал я, дрался. Мне доставалось, я давал. По-другому в лагере нельзя. Это, как говорится, скопление злобы, скопление обиды. Лагерь никого не исправлял. Была палка надзирателя, была работа, были наручники, изолятор – и никто не думал о морали. Самые тяжелые наказания такие: лишить книги, свиданий, права переписки. И все это – годами. Нам вбивали в голову, что человек человеку в «зоне» не должен помогать и, прав он – не прав, лучше отойди: администрация, мол, сама разберется. Вот я точно знаю, что этот зек не виноват, и прошу за него. В ответ: «Тебе что, больше всех надо? 15 суток ему!». Или: «Он дезориентирует людей – дайте ему еще 15 суток!».

Христианские обычаи требуют сострадания и помощи человеку, попавшему в беду, особенно в лагере, где в любое время человека могут изнасиловать, зарезать, переломать ему кости. Мы помогали людям в надежде, что они в трудный час помогут нам. При мне в «зоне» не было разборов по пьянке. Я запрещал нож. За нож было наказание свое у нас. И когда группировки – комсомольская и хабаровская, скажем, начинали друг друга колотить, почему-то вся «зона» шла ко мне: рассуди! Ведь страдают в первую очередь мужики – те, кто хочет быстрее на свободу, к семье… И вот тут ты попадаешь под взгляды администрации лагеря: этот человек управляет «зоной», он опасен. Вот если бы он выполнял нашу волю!

— А такие, которые соглашались на сотрудничество, были?

— Авторитеты на то не шли. И поэтому становился я нарушителем. За это уходил в спецтюрьмы. За это меня перевозили из «зоны» в «зону». Не потому, что там, где я находился, ералаш поднимался. Наоборот, устанавливается в «зоне» порядок, дисциплина. Администрацию это пугало: а вдруг он завтра психанет и поднимет людей против нас? И везут тебя, значит, в Магадан. Там – свои авторитеты. Ну, думают, сейчас те авторитеты этого «обломают»… А через два месяца Магадан говорит: куда его девать? И начинают возить: Приморье, Амурская область, Якутия, Новосибирск…

И сколько же времени вы так?

— В общей сложности 20 лет. Пять сроков.

«Не зовите меня вором…»

– Евгений Петрович, скажите откровенно: вы себя считаете “вором в законе”? И что это такое: звание, должность? Или это обозначение того авторитета, который вы заработали в лагерях? А может – это оскорбление для вас?

– Знаете что… нет. Я не скажу, что это оскорбление. Оскорбление в том смысле, может быть, что я никогда ничего не воровал. Я ни разу за это не сидел. И когда мне говорят, что я вор, то меня это оскорбляет. Но, вы понимаете, еще лет 200 назад в местах лишения свободы, на каторге ли, в тюрьме ли, “вором в законе” называли самого авторитетного человека, который может рассудить правильно, поступить правильно… Каждый в какой-то мере мечтал, в душе, чтобы получить такое признание своего авторитета. И во многих местах, где появлялся такой человек – как бы его ни называли, «вор в законе» или по-другому, — там становилось меньше беспредела, меньше насилия. Он всех, как говорится, разводит в правильную сторону, то есть без крови, цивилизованным путем.

– Допустим, что я напишу в газете: “Васин – вор в законе”. Вы в суд на меня не подадите за это?

– Нет, подам. Я так сказал и кинематографисту Говорухину. “Вором в законе” я себя не называю.

– И никому не позволите называть?

– Ни в коем случае! Вы знаете, как бы я себя называл?

– Как? Авторитет?

– Нет, просто Женькой Васиным. Есть такой человек. Вот прошел я свой путь. Меня кинули в эту мясорубку, и я прошел как надо. И просто хочу сейчас нормально жить. Ну отсидел я! Получилось так. Не грабил, не убивал, не насиловал. Судимости погашены. И что – теперь всю жизнь с пятном этим ходить, а всех, кто со мной встречался, их будут причислять к мафии? Как этого избежать? Почему меня делают изгоем? Появилась у меня машина – плохо. Лодка – плохо. То, что я не пью, возле пивной бочки не валяюсь, — тоже плохо. А сколько таких, которые возле бочек отираются с рыбьими глазами, — их не трогают, это нормально. Вот таким и должен быть, кто отсидел! Почему? Ко мне едут мои друзья, с которыми я честно дружу. Прошел с ними «зоны», просидел в изоляторах и тюрьмах. Они едут в гости, а мне тычут: «Воровская сходка!». Что ни произойдет плохого в городе, все упирается в одно имя — «Джем». А вот о хорошем помалкивают. До смешного доходит. Пацаны играют в футбол, сотни болельщиков наблюдают за игрой, а милиция подъезжает: прекратить! Раз там «Джем» — значит, это плохо. Мы стараемся, чтобы в каждом дворе были ребята, которые наблюдают за порядком. Пацаны лучше знают, что где происходит, кто чужой пришел. Я учу их не давать в обиду ни женщину, ни девчонку, никого. Подойдите, спросите – чему дурному их научили?

— По городу ходят слухи, что эти пацаны работают на «общак», они в школах заставляют детей воровать деньги, продукты – это идет в «зону». А над всем этим якобы стоит «Джем». Что вы скажете?

— Я авторитетно заявляю, что никакой преступной организации «Общак» в городе Комсомольске нет и не было. Слухи о ней пошли после публикации в городской газете лет пять назад. Я был в тюрьме в это время. Читаю газету: господи, ты боже мой! Надо же наворотили. И именно после этого стали пацанята по школам ходить, пугать «общаком», вымогая деньги. Оказалось, кто-то себе таким образом на мотоцикл насобирал, другие – еще на что-то.

Есть такой закон лагерный, можете назвать его волчьим: кто заставляет другого воровать – это негодяй.. Если он, допустим, за счет пацанов живет, за счет того, что они наворовали и ему принесли, — я сам готов первый свернуть такому шею. И не один я! Любой уважающий себя человек, который отсидел. Это мерзавец только может заставить мальчишку воровать.

— Но ведь воруют!

— Вот мне говорят: скажи, чтобы не воровали. Да, я не хочу, чтобы они воровали, лазили в квартиры, не хочу, но сказать им, что, если своруешь, я тебе дам за это по шее – я не могу. Тогда они придут ко мне и скажут: накорми нас, одень, обуй, займись нами, раз ты такой умный. Конечно, мы помогаем всем, чем можем. Из подвалов за ночь вытаскиваем по 40 человек. Пацаны от 12 до 14, которые нюхают всякую ерунду. Мы их отмываем, отбеливаем, кормим. Кто-то, допустим, нормальный стал, кто-то опять в эту яму лезет.

Ну все знают, как надо поступить, как надо сделать! «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны». А что ты лично сделал, вообще-то, чтобы в городе стало спокойнее? Да ничего. Ты хоть соседке помог? Нет. Ну что это… Поэтому, если мы говорим о морали – так давайте поступать по морали, друг с друга как-то спрашивать. А у нас сейчас соседей не стесняются. Женщину будут бить – никто не вступится. Вот за что меня однажды забрали в милицию? Драку помогал растаскивать у магазина. Оказалось, два милиционера пьяных якобы задерживали преступника, а я помешал. Ну не могу пройти мимо, когда бьют кого-то. Такая натура у меня.

— Я слышал, к вам, а не в милицию часто идут те, кого ограбили, обидели…

— Бывает, но помочь далеко не всегда можно. Начали красть и те, кто в лагере никогда не был: солдаты, например, и другие. Они не знают наших законов: что можно, что нельзя. Могут за телевизор человека убить. Это не криминальный слой, поэтому контролировать его сложно.

— Как я понимаю, вы по-своему тоже боретесь с разгулом преступности. Готовы ли вы пойти ради этого на сотрудничество с властью, чтобы положить конец беспределу?

— Обязательно. Я миллион раз говорил: давайте сядем за стол, разберемся. Обращался к депутату крайсовета. Приходил к Кареву, тогда народному депутату России, просил организовать встречу с председателем горисполкома Матвеевым. Но тот вроде сказал, что согласится на встречу со мной, если рядом сядут председатель КГБ и начальник УВД… Никому это не нужно.

– В Комсомольске есть преступная организация, мафия?

– Нет. Об этом можно судить хотя бы по обстановке в городе. Здесь нет войны между определенными группировками, нет стрельбы и того беспредела, как в других местах.

– А человек, который недавно взорвал гранаты в отделении милиции?

– Я его знаю. Он сам по себе, хотя его и пытаются со мной связать, с моими близкими.

– Вот вы часто говорите “мы”. Кто это “мы” – ваша организация?

– Мы – это я и мои близкие, друзья, единомышленники, пацаны, с которыми я вожусь, – братва.

– И много вас?

– Думаю, что не одна сотня.

Про Податева-Пуделя и политику

– Пишут даже, что вы лидер преступного мира всего Дальнего Востока. К примеру, В.Податев в своей газете “Единство” сообщает, что по нему попытались нанести силовой удар дальневосточные “воры в законе” во главе с “Джемом” и подчиненные им криминальные структуры. Как вы это прокомментируете? И вообще, расскажите про ваши отношения с Податевым – “Пуделем”.

– Владимира Податева я знаю очень много лет. Встретились мы с ним в Тобольской спецтюрьме. У него там были проблемы. Уже после освобождения в Хабаровске много было вещей таких… стрельба, поножовщина – надо было кому-то смотреть за порядком. Поручили ему. Он приезжал ко мне с жалобами: там его обозвали, там по лысине постучали, унизили – был такой Протас, ныне покойный. Приходилось заступаться. Я туда ездил. Все это знают. А он говорит, никому не обязан, ничего не должен. Далее, денег сколько ему отдавал я, отдавали друзья, чтобы казачество возродить. В хорошем плане казачество – чтобы границы защищали, занимались землепашеством. Я-то сам казак по происхождению. А он из казаков захотел сколотить свой какой-то отряд, в свои авантюры втянуть. Нормальные казаки, которые себя чтут, возмутились этим. Разговаривали мы с ним, пытались остановить. Бесполезно. А потом он и вовсе заявил: мне Бог сказал, что я, Податев, буду президентом!

– Президентом чего?

– России. Вот как получается: 15 лет в лагерях молчал, шесть лет на свободе – и вдруг, когда увидел, что можно пролезть наверх, оказаться где-то у руля, он решил полностью отбелиться и даже нас убедить в этом. Я сказал ему, что не хочу, чтобы он обманывал людей с моей подачи. Чтобы я подтвердил, что он честнягой был, а завтра мне скажут: зачем ты его покрыл? Он мне: “Да я могу войти в комиссию при президенте по правам человека!” Я ему прямо сказал: “Ты карьерист, ты страдаешь манией величия”. А он действительно вошел в эту комиссию! И тогда я ему сказал: “Ради Бога, сними свою маску. Какие ты права можешь защищать?! Покормили один раз бабушек-дедушек в доме инвалидов и каждую неделю крутили по ТВА про свою благотворительность. Стыдно смотреть. Мы четыре года в Комсомольский дом инвалидов приходим, каждый месяц. Курево, чай, продукты приносим. И никому не говорим об этом. Я ему сказал: “Хватит, кто ты такой, мы знаем и дурить себя не позволим. Я сам приеду в Хабаровск и все скажу людям”.

Вот когда он перепугался и шум поднял: мне вынесли приговор! Забаррикадировался в своем офисе. Да никто ему приговор не выносил. Со мной были только два моих товарища. Мы приехали в Хабаровск, повстречались с бизнесменами, другими людьми. Я просто высказал свою точку зрения о Податеве. И пускай имя мое нигде не поминает. Вот как было. А не так, как он преподносит. Вроде бы он таким хорошим стал, и его за это стали преследовать. Нет, мы ему просто на место указали.

– Но ведь это ваши слова о Податеве – “самый честный человек на Дальнем Востоке”?

– Да, говорил три года назад. Тогда я ему верил. Но он стал другим человеком.

– Потому что пошел в политику?

– Да. Занимался бы он бизнесом, ради Бога. Но не надо дурить Россию. Мы столько насмотрелись на это.

– Из выступления Податева следует, что вы выступили против него заодно с администрацией края, УВД…

– Знаете, отчего все идет? Я неоднократно слышал от него обещания типа: “Сниму Ишаева!”, “Сниму Баланева!”, “Сниму командующего округом!”. Говорил ему: прекрати, куда ты лезешь? Что ты нас в политику втаскиваешь? Как-то он привез из Москвы представителей какой-то партии. Те просили помочь на выборах, агитировать за их кандидата, а голосовать против другого. Мы отказались – не нужно нам это. Его политика нам на ребрах отзывается. Он бузит, пишет что-то, а нас здесь под автоматы берут.

— Раз уж речь коснулась политики, скажите, как вы относитесь к президенту Ельцину?

— Я за него голосовал. Давать сейчас оценку, хороший-плохой, не берусь. Время еще покажет. А то, что плохо в России, что не хватает того-сего, я считаю, это потому, что не контролируются определенные вещи. Например, разве трудно проконтролировать перевод денег из одного банка в другой? Нет. Пока не прокрутят два-три круга, пока не «наработают» миллиарды в свой карман, пока рабочие не возмутятся – никто не спохватится. И приходят деньги в Комсомольск с опозданием на 2 месяца.

— Вам не предлагали баллотироваться в депутаты?

— С завода иногда говорят мужики: надо бы, Женька, чтоб ты за дело взялся… Но это больше с юмором.

«Стать другим не могу»

— У вас были в жизни поступки, о которых вы жалеете?

— Мне в лагере говорили: ты должен исправиться, стать другим. Ну ладно, лазил бы я по карманам, а мне сказали: прекрати чужие деньги таскать, людей по миру пускать! Я бы понимал, что надо стать другим. Но когда мне внушают: тебя просят: заступись! – а ты не ходи. Там бьют человека, а ты пройди мимо. Этого я не могу.

— То есть, начнись жизнь сначала, для вас все бы повторилось?

— Так и получается.

— Вас часто предавали в жизни?

— Да, предавали.

— Но вы предательство не прощаете?

— Никогда в жизни! Я могу простить ошибку. Но как можно простить человека, который предал друга, Родину?

— Что еще, кроме предательства, вы презираете?

Жадность. Черствость в отношении к людям, неумение их понять, выслушать. Я тоже порой бываю несдержан, могу психануть, наорать – но все равно помогу человеку.

— Какие у вас увлечения? Книжки читаете?

— Ежедневно. Хоть 20-30 минут, но читаю. В больнице, где лежу сейчас, у меня целая библиотека. Читаю детективы Тополя. Люблю Сенкевича. А вообще, мой любимый писатель – это Каверин. Его «Два капитана» возил с собой по всем лагерям.

Но самое мое большое увлечение – люблю с пацанами возиться. Мне нравится, когда они подходят ко мне, руки тянут: здравствуй, батя! Я без отца рос и мне тоже хотелось кого-то называть «батя»… Но почему-то говорят, что если «Джем» занимается с пацанами, он их учит воровать. Должен же быть когда-то положен конец всем этим наговорам! Никакие резервы воровские мы не готовим. Учим доброму, хорошему. Прежде всего – защищать свою мать, семью, дом, город… У меня тоже дети есть. Сыну – 12, дочке – 7. Разве я хочу им вреда?

— А где вы работаете?

— Сейчас – в золотодобывающей артели «Сибирь» инженером по снабжению. Начинал в 1989 году в хабаровском кооперативе «Дружба». Потом, кстати, был у Податева в кооперативе «Меркурий». Нет ни одного месяца перерыва, чтобы я не получал свои законные деньги.

— Предвижу, что люди скажут: ага, инженер по снабжению, а имеет «Мерседес», катер японский… За какие деньги? Наверное, обложил город рэкетом – вот откуда деньги. Хватает для себя и на благотворительность отламывает.

— Это скажут те, кто со мной близко не сталкивался, кто не знает мой средний заработок, не знает, что все мои близкие друзья ра-бо-та-ют и получают высокую зарплату. И мы в состоянии сброситься и купить ящик курева раз в месяц инвалидам или ящик конфет – детдомовцам. И рэкетом, как говорят, мы не занимаемся. Другое дело, разъясняем бизнесменам, кооператорам, что в их помощи нуждаются в том же детском доме, Доме престарелых и инвалидов, в Ассоциации по реабилитации и помощи бывшим осужденным, которая создана при нашем активном участии. Откликаются люди.

Много, правда, происходит в городе неприятных вещей, которые нам приписывают. Встречался как-то с кооператорами, рассказывают: приходили тут ребята, сказали, что «Женькины близкие» — деньги просили. Нашли мы тех пацанов, разобрались. Некоторые привозят что-то продавать и берут мою «крышу»: мол, мы с «Джемом» договорились. А я потом узнаю… Естественно, начинаешь таких ушлых вычислять, выхватывать. Ведь они нас дискредитируют. Отсюда и идет молва.

— А как вы с ними разбираетесь?

— Очень просто. Приходим к ним и говорим, что если в течение трех дней не уберутся из города, плохо будет. Раз на моем имени делают деньги, должны же нести какую-то ответственность.

Бывает по-другому, когда сами предприниматели обращаются ко мне за поддержкой. Надо, скажем, им лететь в Красноярск, контракт заключать. Опасаются, что местные группировки могут помешать. А у меня там старые знакомые. Звоню, прошу помочь комсомольчанам, не дать их в обиду.. Я, получается, сработал как посредник. Коммерсанты по-своему благодарят. Вот лодку подарили бизнесмены с Сахалина. Совершенно официально – на день рождения. Кстати, ирония судьбы: я родился 10 ноября, в День милиции. А «Мерседес» преподнесла одна московская фирма, которой я также оказал посреднические услуги. Вот какая простая арифметика: откуда у меня то или иное.

— Вас не пугает, что в Москве периодически отстреливают авторитетов? Могут ведь и до вас добраться.

— Я слово такое плохо понимаю – «пугаться». Просто меня удивляют, шокируют эти методы. Ну, убрали из Москвы некоторых наиболее влиятельных людей — и что мы имеем? Бандформирований 200 штук, которые не признают друг друга и долбят направо-налево своих и чужих. Убрать – не выход из положения. А будь там 1-2 человека, которые могли бы навести порядок… Есть люди, которые не относятся к криминальному миру, но они авторитетны в этой среде, могут цивилизованно разобраться, рассудить. И, кстати, в Москве отстреливают не только преступных авторитетов. Возьмем того же Листьева, банкиров. Кто их убивает? Не одна ли там группа?

— А Квантришвили за что убили?

— Квантришвили, насколько я знаю, был популярен среди милиции. На своем месте человек стоял. Думаю, он мог помешать тем, что создавал свою партию спортсменов. Кто-то увидел в нем конкурента и решил убрать. Отар Квантришвили играл в Москве положительную роль, мог остановить, развести… Я не могу одной вещи понять! Когда видят все зло в авторитетах. Был такой эксперимент в Воронежской «зоне». Убрали из нее всех нормальных авторитетов. Через неделю там другие появились – только более жесткие, которые знают, что это временно у них. Убрали и этих. Оставили одних «обиженных». Результат какой? Из тех же «обиженных» выделились те, кто другим на голову налазит. Куда от этого деться? А может, это нормально, когда есть лидер, нормальный лидер, и с ним надо уметь вести диалог?

Я свои афиши не вешаю, в газеты не лезу. Какой мой авторитет, хороший, плохой – пусть люди судят по моим поступкам. В лагерь приходил – там мордобой, изнасилования, поножовщина… – боролся против этого. Я, допустим, не чифирил никогда в жизни, наркотиками никогда не занимался. Есть грех – могу выпить, как все русские. Мы зло боремся с наркоманами, очень жестко здесь подходим. Я против убийства, против насилия – буду воевать с этим до конца. Вот вы говорите о “воре в законе”. Они меня и назвали так – сами заключенные. Есть для них имя, означающее высший авторитет, – они меня так и назвали. А пишут: вот “Джема” в Златоусте или Тобольске провозгласили на сходке “вором в законе”! Да не надо мне этого!

Уехать – значит, сдаться

— Вы теперь человек обеспеченный и могли бы, наверное, уехать из страны. Не было таких мыслей?

— Да вы что?! Я русский человек, и Россия, какая бы она ни была, это моя Родина, моя земля. Не смогу я жить за границей, если, конечно, не выгонят. Я сам вот в прошлом году побывал в Германии, операцию мне там делали очень сложную. Посмотрел. Хорошо они живут, но я виду не подал, что восхищаюсь. На месяц раньше срока сбежал оттуда… Так что за границу – нет. Но у меня порой желание возникает уехать из Комсомольска подальше. Эти репрессии постоянные. Нам приходилось за вечер по три раза под автоматами милицейскими стоять. Они, допустим, выполняют приказ. Ладно, но начинаются оскорбления, унижения в расчете, что человек сорвется. Просто для набора очков цепляют: мол, мы самого «Джема» не боимся! Они поняли, что я законопослушный гражданин, не пойду на них войной, и начинают хватать по делу – не по делу, разыгрывая, будто рискуя жизнью и презирая смерть, берут меня. Я уже говорил начальнику УВД: зачем комедию ломаете? Вот недавно был случай. У моей родственницы мертвый ребенок родился. Я в роддом прилетел, расстроился – столько ждали этого ребенка! Ну, повел себя, может быть, не слишком корректно. Нам врач все объяснила, успокоила… А какая-то уборщица успела в милицию позвонить. Выходим из роддома: «Стоять! Ложись!» — и очередь из автомата поверх голов. И тогда возникают мысли: может, уехать, бросить все и уехать? Ну хорошо, уеду я, другой. Мы-то знаем, что в городе тогда начнется – похлеще, чем во Владивостоке.

— Почему?

— Сюда разные наезжают… Нам приходится ситуацию контролировать. Не один десяток случаев могу перечислить – где, когда и кого мы отсюда выгнали и кому запретили появляться в городе.

— Ну, например.

— Организовалась тут определенная группа, «куча». Главарь был из другого города. Похитили сына у одного из директоров, стали требовать выкуп. Этот человек пришел к нам, хотя у него друзья были в КГБ, в милиции. Ну, мы несколько дней крутились в этом районе – выхватили группу. Не убили мы никого из них. Но они хорошо свое нашли. Галопом убрались из города.. Мы никому не позволим делать деньги на похищении детей. И об этом мы передали в тюрьмы, другие места, что за это будем жестко наказывать. Я уверен, 98% тех, к то с нами общался, не пойдут на гнусность, не пойдут насиловать, убивать, кровь проливать, потому что знают: это подло и не должно такого быть.

Или вот еще ситуация. Было дело во время армяно-азербайджанского конфликта в Нагорном Карабахе. Стали наезжать вербовщики к нам. Мы заявили той и другой стороне: ради Бога, чем быстрее уедете отсюда с военными предложениями, тем лучше. Привозите сюда арбузы, дыни – будем вас принимать. Всего остального не должно быть.

Было и такое – с год назад собралось до тысячи человек в Силинском парке. Привезли туда главарей чеченских, и народ разговаривал с ними: объясните, что намерены делать? Здравые есть и среди чеченцев. Когда они видят, что за нашей спиной сотня, а может быть, и тысяча людей, которые, если что, среагируют и для гостей это может плохо кончиться, это хорошо воспринимается.

— И сейчас, когда идет война в Чечне?

— Когда Джохар Дудаев начал говорить, что, мол, теперь чеченцы устроят террор по всей России, мы среагировали сразу: мы с ними чисто по-мужски поговорили на эту тему. Хотите воевать – езжайте к себе в Чечню. Воевать мы тоже умеем. Мы не против, чтобы вашу Чечню вам отдали. Но, с другой стороны, если политически подходить или криминально даже – деньги-то наши, российские, в этой Чечне. Получается, целая республика грабила Россию, а теперь хочет отойти. Поэтому и войска туда зашли. Они, в общем-то, поняли нас.

– Этот остров, на котором мы сейчас находимся, он вам принадлежит?

– Нет, но мы здесь уже шесть лет отдыхаем. И все шесть лет нас власти пытаются отсюда выгнать. Говорят: криминальные собираются. Приезжайте – посмотрите! Никому не нужно. Только ОМОН наезжает периодически, под автоматы ставят. Сейчас, правда, работаем с районной администрацией, чтобы остров этот передать в аренду Ассоциации по реабилитации и помощи бывшим осужденным Сибири и Дальнего Востока.

…Долгий разговор, но он должен был состояться, чтобы понять этого человека. Кто он? Главарь мафии? Робин Гуд? Учитель жизни? Или просто гражданин, взваливший на себя обязанности регулировщика в сложном и жестком мире постсоветского криминала? Пусть читатели решают сами. Когда я покидал «остров Джема», на противоположном берегу Амура вовсю бушевал пожар, горела тайга. Никто и не думал ее тушить. Правда, на несколько минут небо заслонила туча, и брызнул веселый майский дождик, но он был не помеха огню.

© Сергей АКУЛИЧ

Комсомольск-на-Амуре.
«Тихоокеанская звезда», 24 мая 1995 г.

Поделись с друзьями!
Оставьте свой комментарий:
4 комментария
  1. Михаил

    Ненавижу Воров — это не люди. На чужом несчастье наживаются. Жрут пьют не свою. Пускай Закон ужесточат, чтобы их не было. Куда не сунься, везде воры паразиты.

  2. 333

    Правильный был человек, земля ему пухом.

  3. где правда

    начнём с того, что вообще-то он родом с города Борзя Читинская область, а не с Комсомольска на Амуре…

    • SERGEY AKULICH

      Начните с внимательного прочтения текста: Васин дал полноценное интервью и практически без правки согласовал текст, пусть и крайне неохотно («Я даже протоколы не подписываю!» — сказал он, отшвырнув листы бумаги. «Редактор не возьмет без росписи», — сказал я. Успокоившись, Джем подписал текст).»

Добавить комментарий для Михаил Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.