Божеское дело Евгения Брюна

 На твоей руке
 Осеннего неба грусть –
 Капелька бирюзы. (Е.Брюн)

…Если на вашем пути попадется человек, который пишет хоку, дружит с наркоманами, создает на даче подобие Райских кущей, то наверняка это Евгений Алексеевич Брюн. Обладателя маститой профессорской внешности  (он и точно  — профессор, доктор медицинских наук) и солидных постов (главный психиатр-нарколог Минздрава России, директор Московского научно-практического центра наркологии) можно встретить где угодно: он постоянно в разъездах.

Бывал и в Хабаровске. Крайний раз – год назад, когда город накрыла волна катастрофического паводка. Правда, тот визит не был связан ни с работой, ни с наводнением: Брюн прилетал на встречу выпускников своего вуза. Ровно 40 лет прошло после окончания Хабаровского медицинского института. И 40 лет минуло, как начинающий врач отправился отсюда в мир покорять вершины новой профессии. С воспоминаний о молодости и городе, ставшем для него новой «малой родиной», и началась наша встреча с Евгением Алексеевичем.

«Мама хотела «сдать» меня на флот»

— Я вообще-то родом из Ленинграда, — рассказывает Брюн, — и на Дальнем Востоке оказался в возрасте 10 лет. Здесь служили мои родители. Отец – военный инженер, строил знаменитую базу подводных лодок в Петропавловске-Камчатском, мама работала при воинской части экономистом. А я, сколько себя помню, совершенно точно знал, что буду врачом. Откуда это пошло – не знаю. После школы сомнений не было: поступаю в медицинский!

— А родители-то как отнеслись?

— Мама хотела «сдать» меня на флот, естественно. Со здоровьем и головой у меня было все в порядке, и спортом я занимался, так что, думаю, поступил бы в любое военно-морское училище. Но я совершенно не представлял себе такую работу, такую службу. Тогда мама говорит: ну ладно, не хочешь быть моряком — иди в военно-медицинскую академию в Ленинграде, там есть жилье и проблем не будет. Нет, решил я, даже в качестве врача служить не смогу, потому как сугубо гражданский человек. Хотя большая часть моего детства прошла в военных гарнизонах. В общем, поехал я в Хабаровский мединститут поступать – поближе к дому.

Помню свои впечатления тогда. Мне, 16-летнему парню, Хабаровск показался громадным столичным городом. И я подумал: нужно обязательно поступить и покорить этот город! Вот такое детское впечатление. Учеба, первая любовь и первая дружба настоящая… — все начиналось там, в Хабаровске, поэтому считаю его в какой-то мере для себя родным.

— Итак, вы поступили в институт и… — не разочаровались?

— Нет, конечно. В школе я был шаляй-валяй учеником, а в институте как-то совершенно поменялся и учился прилежно. К счастью, я имел абсолютную память. Раз прослушав лекцию, запоминал прочно. С возрастом это, к сожалению, пропадает, а тогда мне было легко учиться – интересно и легко.

Где-то на третьем курсе я увлекся патофизиологией. Это важнейший раздел медицины, дающий понимание того, что такое человек и как он функционирует как целостное существо. И первые мои научные работы были связаны именно с патофизиологией. Через нее я пришел к психологии и к психиатрии. После окончания института в 1973 году направился в Магадан, где два года отработал в психиатрической больнице. Затем поехал в Москву: учеба в ординатуре Московского НИИ психиатрии, защита кандидатской диссертации, работа… Начиная с 1987 года,   прицельно занимаюсь наркологией;  и так уже 27 лет по этой стезе иду…

И зерна МАКа дали всходы

— Википедия сообщает,  что это вы организовали первую в Советском Союзе анонимную службу для наркоманов.

— Да, так и было. В 1987 году мы создали в Москве молодежный анонимный кабинет – МАК. Такое символичное название. Тогда тема наркомании была практически не исследованной в России: ни книг специальных, ни школы серьезной по наркологии, поэтому нам приходилось учиться у больных. И мы —  врач, психолог и специалист по социальной работе – дружно принимали этих ребят, выясняя, что же приводит человека к наркотизации, каковы последствия этого и так далее. Правда, поначалу наркоманы очень боялись к нам идти, думая, что милиция их будет хватать на подступах. Потом они нам поверили.

А в 1989 мы организовали тоже первое в СССР отделение для добровольного лечения наркоманов. Тяжелое достаточно было время, хотя и романтическое. Иногда приходилось целые атаки выдерживать со стороны криминалитета.

— Уголовникам не нравилось, что отбиваете у них клиентов — потребителей наркотиков?

— Они сами приходили к нам лечиться, но пытались устанавливать свои порядки в отделении, а мы с этим жестко боролись. Благо, были молодые, здоровые, активные. Выгоняли таких отрицательных лидеров, которые мутили здесь воду. Однажды лежала у нас 15-летняя девочка-проститутка, наркоманка – так ее попытались силой забрать, буквально осадив нашу клинику. Но мы выстояли.

— С тех пор многое изменилось. Из зерен МАКа вырос мощный Центр наркологии, основателем и директором которого вы являетесь. Кроме того, сегодня под вашей опекой фактически вся наркологическая служба страны…

— Так и есть. Про меня иногда шутят: главный нарколог Московский и всея Руси (улыбается). Но это общественная нагрузка. Хотя и очень важная, поскольку мы у себя в НПЦ разрабатываем определенные программы, технологии лечения и реабилитации больных, которые затем продвигаем по стране. Задача — модернизировать  нашу отрасль, привести все к единой технологии.

— Получается?

— Ну, божеское дело делаем, считаю, значит — должно получаться. Я, например, горжусь тем, что удалось организовать загородный реабилитационный центр в Ступинском районе Подмосковья. Активно развиваем его. А недавно открыли такой же центр в Липецке. Но сказать, что я в целом удовлетворен развитием наркологии в стране, – не могу. Хотя есть территории, в которых очень серьезно к этому относятся. Те же Москва, Татарстан, Липецкая область, Краснодарский край, Приморский край…

— А Хабаровский?

— Там очень симпатичный главный психиатр-нарколог – Ракицкий Геннадий Франкович, но нет самостоятельной наркологической службы, а позиция Минздрава РФ такая, чтобы каждый регион имел свою   наркологическую службу. Ясно, что это требует материальной базы: зданий, оборудования…  – но пока, к сожалению, не везде готовы этим заниматься. Все ведь зависит от позиции глав субъектов. Вот скажет тот же губернатор Шпорт: развивать наркологию! – дело пойдет. Не скажет – развития не будет в принципе.

Загадка русской души

— Ситуация с наркоманией в России усугубляется или все-таки есть позитивная динамика?

— Вы знаете, такие противоположные тенденции. Вот мы проводили в 2011 году исследование по международным стандартам и обнаружили снижение спроса на табак, алкоголь и наркотики в возрастной группе от 15 до 17 лет. В следующем году будет новое исследование (они раз в 4 года проводятся), и, если эта тенденция продолжится, то мы с уверенностью будем говорить, что ситуация стабилизировалась. С другой стороны, количество поставленных на учет наркоманов растет. Но это не обязательно рост популяции. Возможно, мы их просто лучше выявляем.

— Сколько же сегодня в России наркоманов?

— Зарегистрированных — около 700 тысяч. И эту цифру надо умножить где-то на 2,5 – так что, думаю, всего должно быть около 2,5 млн. больных наркоманией или примерно 1,3% от численности населения. В других странах, кстати, уровень заболеваемости примерно такой же. Поскольку это заболевание, оно не зависит от каких-то социальных, экономических, политических ситуаций. Если наркотик можно достаточно свободно достать, то определенное количество людей обязательно заболеет наркоманией. И ничего с этим не поделаешь. Как с водкой. При свободной продаже алкогольной продукции примерно 2% населения будут страдать алкоголизмом. Уточню: мы не говорим о свободной продаже наркотиков, а о более или менее легком доступе к наркотику.

— В мире как раз все чаще говорят о свободной продаже.

— Говорят, да… Говорят, что надо раздавать героин… И прочую ересь говорят. Мы все это вежливо слушаем, но, конечно, не можем этого себе позволить. Особенно в нашей стране. У нас совершенно другая тенденция.

Дело в том, что есть как бы загадка русской души, которую еще Николай Бердяев определил как инфантилизм или ювенилизм. Это такой несколько молодежно-подростковый тип психического реагирования, когда все у человека вразнос. И радость вразнос, и горе вразнос. Избыточная эмоциональность. Избыточный энтузиазм. Такие психологические этнические черты российского народа – они, конечно, не позволяют идти по тому планомерному пути, которым на западе идут. Там люди скучные, там люди выстроенные, регламентированные…

— Трезвые.

— Нет, я не скажу, что более трезвые, нет. Если мерить по алкоголизму, то пораженность заболеванием там точно такая же, как и в России. Однако мы реагируем на алкоголь иначе, чем, допустим, во Франции, Германии и т.д. Но это уже тонкости наших заболеваний – в зависимости от типологии личности.

Указ Петра никто не отменял

— А в зависимости от географии как мы реагируем? Есть тут особенности?

— Да. На севере пьют крепкие напитки – Скандинавия, Россия, Канада, Северная Америка, — потому что холодно и много воды не выпьешь в виде вина. А на юге пьют вино — потому что жарко, и вино употребляют вместо воды. У нас, у «северян», от крепких напитков в основном страдает головной мозг. А у «южан» от слабых напитков в основном страдает печень. Они вымирают от цирроза печени, мы – от слабоумия. Хотя слабоумие и у них все равно настанет, поскольку, когда печень отваливается, то мозг тоже травится напрямую. В общем, ничего хорошего ни в том, ни в другом случае не существует.

В норме, конечно, надо бы выпивать немножко, но вот малочисленным народам Севера пить нельзя совсем, так как у них нет фермента на алкоголь. Спаивание — колоссальная проблема для малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока нашей страны, но у нас, к сожалению, не существует законодательных ограничений в этом аспекте. Хотя указ Петра 1 о запрете спаивать местное население никто ведь не отменял! Скажу так: поскольку Советский Союз и Россия – юридические преемники царской России, указ Петра должен действовать.

— Как вы считаете, повлияло ли прошлогоднее наводнение на Амуре на рост числа наркоманов, алкоголиков или наоборот?

— Думаю, что наоборот. Обычно, когда люди попадают в особенно серьезные стрессовые ситуации, что называется, на грани жизни и смерти, тогда они перестают пить и употреблять наркотики. Это война еще показала. Проблем с алкоголизмом ведь практически не было в то время. И даже уровень психических заболеваний снизился.

— Стрессоустойчивость повышается в критические моменты?

— Повышается, да. Вот когда человеку надо просто выживать, то все эти наносные штуки уходят на задний план. В острую фазу кризиса люди прекращают пить в принципе.

— Тем не менее, в печати сообщалось, что в пунктах временного содержания, где находились те, кто лишился жилья в период паводка, пьянство расцветало пышным цветом… Расслаблялись люди?

— Ну, конечно! Это связано с тем, что у людей, которые все потеряли, наступали реакции горя… Другая фаза этих несчастий.

Шоу-бизнес «под кайфом»

— Можете ли вы по внешнему виду незнакомого человека определить, наркоман он или нет? 

— Наверняка, конечно, нет, но предположить могу. Самое интересное, что наши больные легко вычисляют «своих» даже в толпе. Рыбак рыбака видит издалека!

— Иногда смотришь по телевизору на некоторых политиков или артистов — возникает подозрение, что они, возможно, находятся под кайфом…

— Про политиков ничего не скажу, поскольку их снимают в особых ситуациях, а вот про шоу-бизнес могу сказать, что там очень большая пораженность наркотиками. Однажды выступая на радио, я предложил шоу-бизнесменам, продюсерам запретить певцам-наркоманам выходить на сцену, пока не бросят употребление наркотиков. На что журналист мне говорит: тогда телевизор будет пустой. Хм!

— Получается, артисты-наркоманы своим видом и поведением пропагандируют наркотики?

— Совершенно верно, почему я и борюсь с этим явлением. Дети смотрят на звезду шоу-бизнеса и думают – как же, певец употребляет наркотики – и такой успешный, такой богатый. Значит, ничего страшного в этом нет? Значит, и я могу попробовать – может, и у меня будет успех? В общем, это сложная история, и мне пока не удается поднять эту тему для серьезного обсуждения в обществе.

— Наркоман — это всегда жертва или он сам себе палач?

— Хороший вопрос. На пустую почву наркотик не садится. Все зависит от очень многих факторов риска – генетических, врожденных, социальных, психологических, культурных…  Должна быть какая-то генетическая измененность. Причем, с этим дефектом может вырасти как асоциальный человек, так и гиперсоциальный – в зависимости от того, чем он будет модулировать свои психические состояния, чем он будет себя компенсировать. Некоторые это делают спортом. Некоторые это делают искусством, творчеством – по-разному. А некоторые это делают наркотиком.  Поэтому мы считаем, что наркоман — чаще жертва. Жертва обстоятельств.

У будущих наркоманов, да и у алкоголиков тоже, есть свои психологические особенности. Они не воспринимают окружающий мир в красках. Они в таком состоянии – мы называем это состояние гипофория, когда нет настроения никакого: ни хорошего, ни плохого. Ничего не модулируется. Это как мартовская или ноябрьская погода – штиль, туман, все серо, красок нет – и мучительно, просто мучительно жить в таком мире. Время останавливается. И если на этом фоне человек случайно попробует алкоголь или наркотик – то мир вдруг приобретает яркие краски. И очень часто для наркоманов и алкоголиков это вариант такого суррогатного, ложного самолечения. Это в начале. Но потом возникает зависимость. Начинает развиваться наркомания. И финал для наркомана – шизоформный психоз:  человек как бы запустевает, у него утрачивается эмоциональность, разрываются все социальные связи… Вот пустышка! Вроде оболочка человеческая, а внутри ничего нет. Произошло выхолащивание личности. Это финал.

О философии выздоровления

— У вас есть рекомендации для тех, кто не хочет такого конца? Что делать?

— (Вздыхает) Идти к нам – другого пути нет.

— То есть, самолечение не прокатит?

— Невозможно. Просто невозможно. Вот, знаете, как сами наркоманы говорят: Наркоман сказал «Здрасьте» – уже соврал. Дьявольская штука. Вот ломается весь строй жизни. Они врут на каждом шагу. Они будут искренне обещать, они будут бить себя в грудь и говорить, что все, я бросил, завязал. Но бороться с этой тягой к наркотикам, с патологической тягой к наркотикам они не в состоянии.

— Человек сам не может остановиться?

— Не в состоянии. Невозможно. Это как очень сильный голод, да? Я умираю от голода – нет нигде еды. Каждая клетка организма кричит о том – дай мне! Поэтому в одиночку невозможно. И у нас есть технологии, как с ними (наркоманами) работать, как провести вмешательство, убедить человека включиться в реабилитационную или лечебную программу. То есть, первый шаг должен быть сюда.

— И если лечение идет по вашим программам, то результат…

— Фифти-фифти, 50 на 50. На сегодняшний день так.

— Значит, даже ваш центр не гарантирует полного выздоровления?

— Не-ет. Гарантирует только сбербанк, хотя и у него сейчас проблемы. Мы, конечно, ничего не гарантируем, но шансы для излечения достаточно высоки. В половине случаев мы добиваемся устойчивой ремиссии, с которой, впрочем, надо работать и дальше. Выздоравливающие наркоманы говорят нам, что будут выздоравливать всю оставшуюся жизнь. «Потому что я в себе ношу мину замедленного действия». Это не значит, что человек не выздоровел. Но такая у них философия. Философия выздоровления: «Выздоравливаю всю жизнь».

— Лечение в клинике дорого стоит?

— У нас это бесплатно.

— То есть, человек пришел… 

— Да, и начали лечиться. Причем у нас разные есть программы. Месяц медицинской программы. Потом еще месяц реабилитации. И для нуждающихся – загородный реабилитационный центр еще до 2 лет.

— Ну, из Хабаровска к вам, видимо, не наездишься?

— Не наездишься, да. Но если люди хотят приехать на реабилитацию на длительный срок – мы вполне их можем принять. Конечно, это будет что-то стоить для иногородних, но это не смертельные деньги. Я не советую ехать в Москву на медицинскую программу – это прекрасно можно сделать и в Хабаровске. Кстати, имеется там и свой реабилитационный центр, правда, небольшой – на 25 коек. Но иногда мы рекомендуем поменять регион для длительного выздоровления.

— Чтобы вырвать человека из привычной среды?

— Да. Для некоторых это важно. Тогда, конечно, лучше ехать в наш реабилитационный центр в Подмосковье или в Липецкий центр, который тоже под нашей эгидой.

— Вы подсчитывали, сколько уже на вашем счету излеченных от наркомании?

— Ой, за 27 уже лет моих занятий в этой области, я думаю, что тысячи.

— Они вам встречаются на улице? Узнают? 

— Да, бывает! (смеется). Года два назад на пляже в Эмиратах загораю – подходит парень, говорит:  «Здрасьте!». Я его узнал, конечно: «Ну, здрасьте. Как жизнь?» Поболтали. Рассказывает: выздоровел,  бизнес свой, вот пролетом из Австралии…

— Наверное, приятно слышать такое?

— Ну, конечно! Мы вообще-то стараемся поддерживать связи с нашими выздоровевшими ребятами. Дружим с ними. Некоторым помогаем получить образование, даже устраиваем к себе на работу. К примеру, они у нас работают специалистами по социальной работе и психологами. Да вот у меня сейчас реабилитационную программу в загородном центре возглавляет мой бывший пациент, которому я доверяю абсолютно. Совершенно потрясающий парень!

Хочу заметить, что существует в нашей медицинской среде одна этическая проблема: некоторые врачи горделиво считают, что все от него зависит. Ну да! Это не совсем так. Наша работа, она объединяет работу самого врача, конечно, и психолога, и специалиста по социальной работе, но также и больного, и его семью – вот это все вместе. В этом комплексность и есть. И когда мы вместе начинаем взаимодействовать, и вместе все выздоравливать – тогда выздоравливаем. Совершенно точно. Поэтому одна из моих сверхзадач – стереть эту грань: вы – больные, а мы – врачи. Не должно быть такой грани, потому что все мы делаем одно дело.

Пьянка во имя сплочения?

— Вопрос о женском алкоголизме. В одном из выступлений вы сказали, что из года в год число женщин, страдающих алкоголизмом и злоупотребляющих алкоголем, растет. И если лет 20–30 назад соотношение пациентов-женщин и пациентов-мужчин составляло 1 к 10, то сейчас…

— …Где-то 1 к 4. Почему это происходит? Разрушаются традиции. Я связываю только с этим. Распущенность, ящик (телевидение), постоянное влияние – я по-советски скажу – влияние Запада растлевающее…

— Физиология тут ни при чем?

— Физиология ни при чем. Просто у многих женщин уровень ферментов для переработки алкоголя ниже, чем у мужчин. Поэтому, если женщина начинает употреблять алкоголь, она быстрее становится больной. Начинается все с пивка, с шампусика, а заканчивается плачевно.

Очень часто бывает так, что работодатели недобросовестные по пятницам устраивают корпоративные вечеринки, чтобы сплачивать коллектив, и для многих женщин это тоже может фатально кончиться.

— Сплачивание перерастает в спаивание.

— Да в спаивание. Именно. Драматические ситуации бывают. Кстати, если эту статью будут читать власти Хабаровского края, то мой призыв к ним – надо работать с трудовыми коллективами. Вести профилактику пьянства в трудовых коллективах. И работодатели, и профсоюзы пока совершенно не участвуют в этой работе. И нас не пускают в свои коллективы, чтобы мы проводили какие-то профилактические мероприятия. В том числе обследования на злоупотребление алкоголем. Вот эта тема очень интересна и важна. И будет здорово, если Хабаровск станет одним из инициаторов такой работы в стране.

— Лично вы готовы приехать и поучаствовать?

— Конечно. Есть соответствующие программы. Можно все показать, рассказать. Причем законодательство по социальному партнерству это позволяет делать. Просто никто им не пользуется. Нужен административный ресурс и какое-то показательное учреждение, которое бы взяло на себя обязанность начать эту работу. А дальше все пойдет само.

— Задача — переломить традицию совместных попоек во имя сплочения коллектива?

— Да. Причем трудовой коллектив – это ведь и выход на семью. Значит, можно начать работать и с женами, и с детьми…

— Ну, прямо как в советские времена!

— Да, но тогда это делалось коряво, довольно нелепо. А сейчас есть хорошие технологии, мы знаем, что и как делать.

«Легкое развлечение»

— Евгений Алексеевич, слышал, вы стихи пишете? Это способ отключиться от мерзостей жизни, с которыми приходится сталкиваться по роду деятельности?

— Ах! Да нет – просто иногда такие мысли-формы приходят в голову. Хоку я пишу – не стихи:

«Ветер времени
Сметает память жизни…
Для новых событий»

«На рабочий мой стол
Сел цветной мотылек.
Вместе с ним улечу»

«Последняя капля меда
Упала на руку твою.
И слилась с золотом кожи»

Басни Эзопа пытался переложить:

«Холодной зимой
Путник отогрел змею.
А кто встретит весну?»

Ну, в общем, легкое развлечение!

— А  мысли-то вызывает глубокие. Раз уж заговорили о творчестве, чем еще увлекаетесь на досуге?

— Бонсай. Ну, не совсем бонсай – это громко сказано. У меня была такая дурацкая идея… Может, и не дурацкая, но мне она очень нравилась. Собрать растения, которые по Библии росли в Райском саду: гранаты там, оливы, инжир и так далее. Вот я их постепенно собираю.

— Райские кущи.

— Райские кущи, да! (смеется). А вообще-то на даче выращиваю что-то вроде ботанического сада. Мне очень нравится. Отовсюду везу растения. Вот из Хабаровска, кстати, год назад привез пять маньчжурских орехов. Посадил — один пробился. Из Саратова привез катальпу – такое очень красивое дерево с цветами, похожими на орхидеи. Абрикосы привез из Калмыкии… Все растет. Так и развлекаюсь.

— И последний вопрос.  У вас наверняка есть какие-то пожелания землякам-дальневосточникам? Чувствую, сейчас скажете про здоровье.

— Нет, не буду про здоровье! (смеется). Я просто счастлив, что в моей жизни был Хабаровск, был Амур,  были Комсомольск, Николаев, Бикин, Троицкое и много других светлых мест на Дальнем Востоке. У меня там остались  друзья, которых я помню и люблю. Желаю всем землякам счастья, удачи и – да! – все-таки здоровья!

— Без здоровья, действительно, никуда. Спасибо!

© Сергей АКУЛИЧ.
Фото автора.